Мойзес Наим - Конец власти. От залов заседаний до полей сражений, от церкви до государства. Почему управлять сегодня нужно иначе
Представьте себе политического кандидата или партию, которая пытается обеспечить себе голоса избирателей на предстоящих выборах посредством информационных сообщений, рекламы и обещания вознаграждения в форме услуг и рабочих мест. Революция множества порождает круг избирателей, которые лучше информированы и образованы, а следовательно, менее склонны пассивно принимать решения правительства, внимательно следят за действиями властей, активно добиваются перемен и отстаивают свои права. Благодаря революции мобильности демографический состав электората становится более разнородным, разрозненным и нестабильным. В некоторых случаях даже возникают новые заинтересованные стороны, способные повлиять на дебаты и избирателей из дальних мест – например, из другой страны. Революция ментальности порождает рост скептицизма по отношению к политической системе в целом.
С похожей дилеммой сталкиваются работодатели, рекламодатели и все, кто хочет получить поддержку или повысить продажи в сообществах, где интересы и предпочтения разрозненны и с каждым днем все более разнородны. Куда проще придумать, с помощью каких преимуществ можно заслужить одобрение маленькой группы, нежели широких слоев населения. Чем сильнее сокращается преимущество размеров и масштабов, тем больше от этого выигрывают нишевые рынки и узкоспециализированные политические кампании. В результате рыночные силы и действия более мелких конкурентов вынуждают крупные корпорации брать на себя роль нишевых игроков, что не всегда оказывается просто для организаций, которые привыкли рассчитывать на безусловную силу своих огромных масштабов.
Падение барьеров: возможности для микровласти
В следующих главах мы рассмотрим эти положения на примерах из практики. Причина, по которой о власти рассуждать не так-то просто (кроме как в общем философском смысле), в том, что мы представляем себе динамику власти по-разному в зависимости от того, идет ли речь о военном конфликте, конкуренции в бизнесе, международной дипломатии, отношениях мужа и жены, отца и сына или о чем-то еще. Однако изменения, вызванные тремя революциями, влияют на все сферы жизни и не исчерпываются текущими тенденциями. В наши дни они куда глубже вплетены в уклад и ожидания общества, нежели несколько лет или десятилетий тому назад, и влияют на общепринятые мнения о том, что нужно для того, чтобы добиться власти, удержать и использовать ее. В следующих главах книги мы постараемся ответить на вопрос, как развивается эта ситуация и как на нее реагируют главные игроки, ставшие лидерами еще в XX веке.
Разумеется, большая власть вовсе не отжила свое: давние крупные игроки сопротивляются, а во многих случаях и выигрывают. Диктаторы, плутократы, гигантские корпорации, лидеры основных религий по-прежнему играют важную роль и определяют жизнь миллиардов людей. Однако теперь крупные игроки куда более ограничены в своих действиях, чем в прошлом, а власть их не так защищена. В следующих главах мы покажем, как микровласть ограничивает возможности крупнейших игроков, а в некоторых случаях и вовсе вынуждает их отступить или отказаться от власти, как во время “арабской весны”.
Революции множества, мобильности и ментальности разрушают модель организации, которую Макс Вебер и его последователи так убедительно отстаивали в социологии, экономике и прочих сферах знания, причем разрушают ее именно в тех аспектах, которые делали ее сильной. Крупные организации оказывались более эффективными, поскольку благодаря своему масштабу могли минимизировать издержки, однако сегодня стоимость контроля и поддержания порядка растет. Крупные организации были более эффективными, поскольку они концентрировали и накапливали дефицитные ресурсы; сегодня такие ресурсы, как предметы потребления, информация, человеческие способности и клиентура, проще получать и обслуживать как на близком, так и далеком расстоянии. Раньше крупные организации могли похвастаться авторитетом, актуальностью, искушенностью, сейчас же главные роли играют новички, которые бросают вызов большой власти. По мере того как сокращаются преимущества масштабной, целесообразной, скоординированной и централизованной модели организации, растут возможности микровласти добиться успеха с помощью совершенно иной модели.
Но до какой степени власть приходит в упадок? И каковы последствия этого упадка? В следующих главах мы обратимся к особенностям того, как этот процесс проявляется во внутренней политике, военных действиях, геополитике, бизнесе и прочих сферах. Какие именно барьеры власти рушатся? Что за новые игроки появились и как власть имущие давали им отпор?
Реорганизация власти после падения барьеров далеко не закончена, однако уже повлекла за собой коренные изменения.
Глава 5
Почему победы на выборах, абсолютное большинство и сильные полномочия оказались под угрозой?
Упадок власти в национальной политике
Сущность политики – власть, сущность власти – политика. Начиная с античности классический путь к власти пролегал через политику. Власть для политиков – все равно что солнечный свет для растений. Политики по-разному распоряжаются властью, однако тяга к ней – их общая черта. Как писал почти столетие назад Макс Вебер: “Тот, кто деятельно занимается политикой, стремится к власти либо как к средству для других целей, идеалистических или же эгоистических, либо к «власти ради власти», то есть чтобы наслаждаться ощущением престижа, которое она дает{102}.
Однако это “ощущение престижа” – чувство хрупкое. А в наши дни – еще и преходящее. Возьмем, например, американскую политику последнего десятилетия, которое политолог Рон Браунштейн назвал “эпохой нестабильности”. В 2002 и 2004 годах избиратели передали республиканцам управление Конгрессом и Белым домом, а в 2006 и 2008-м – отобрали, лишь затем, чтобы в 2010 и 2012-м снова вручить им бразды правления палатой представителей. До этого на пяти выборах с 1996 по 2004 год одной политической партии удавалось получить в нижней палате максимум девять мест; в 2006-м республиканцы потеряли тридцать мест, в 2008-м демократы получили двадцать одно место, а в 2010 году они же потеряли шестьдесят три. Американских избирателей, зарегистрированных в качестве независимых, регулярно больше, чем тех, кто поддерживает республиканцев и демократов{103}. В 2012 году стало очевидно, что представители испаноязычного населения играют важную роль.
И это не только американский феномен. Основа политической власти повсеместно становится все более шаткой, и большинство голосов уже не гарантирует возможности принимать решения, поскольку множество представителей “микровласти” могут налагать на них вето или откладывать их. Власть утекает от диктаторов и однопартийных систем вне зависимости от того, поддерживают они реформы или нет. Власть распространяется от крупных авторитетных политических партий к мелким, узкоспециализированным или с ограниченным особым электоратом. Партийные лидеры, которые принимают решения, выбирают кандидатов и разрабатывают за закрытыми дверями политическую платформу, уступают бунтарям и аутсайдерам – новым политикам, которые продвинулись по карьерной лестнице не за счет партийной машины и никогда не присягали ей на верность. Новый путь к власти прокладывают те, кто никогда не состоял ни в какой партии, и те, кто обладает харизмой: одни с помощью состоятельных сторонников, не принадлежащих к классу политиков, другие – на волне поддержки, которую обеспечивают новые средства мобилизации и обмена сообщениями, причем участие партии для этого совершенно не требуется.
Однако политики, какими бы путями они ни попали в правительство, обнаруживают, что срок их службы сокращается, а возможность формировать политику уменьшается. Политика всегда была искусством компромисса, но сейчас она в тупике, так что иногда кажется, будто политика – это искусство не делать вообще ничего. Все чаще встречаются препятствия на всех уровнях принятия решений в политической системе, причем во всех сферах управления и в большинстве стран. Коалиции терпят крах, выборы проводятся все чаще, а “полномочия” оказываются все более расплывчатыми. Децентрализация и переход власти приводят к появлению новых законодательных и исполнительных органов. В свою очередь, из этих более сильных муниципалитетов и региональных ассамблей выходит все больше политиков и выборных или назначенных должностных лиц, которые отбирают часть власти у ведущих столичных политиков. Свою лепту в этот процесс вносят даже судебные органы: судьи все с большим рвением берутся за дела в отношении политических лидеров, препятствуют или дают обратный ход их решениям, привлекают их к расследованиям, касающимся коррупции, и все это мешает политикам заниматься их основной деятельностью. Победа на выборах по-прежнему остается одним из самых значимых и радостных событий, но пользы от нее все меньше. Даже пост главы авторитарного правительства уже не обеспечивает прежней безопасности и власти. Профессор Минсин Пей, один из ведущих мировых специалистов по Китаю, рассказывал мне: “Члены Политбюро теперь открыто рассуждают о старых добрых временах, когда их предшественникам в руководстве Коммунистической партии Китая не приходилось тревожиться из-за блогеров, хакеров, международных преступников, непокорных местных лидеров или активистов, которые каждый год организуют 180 тысяч публичных протестов. У вождей прошлого хватало власти справиться с любыми соперниками. Нынешние лидеры пользуются влиянием, но уже не таким, как их предшественники несколько десятков лет назад, и их власть постоянно уменьшается”{104}.
